После перенесенной тяжелой операции и смерти первой жены сильнейший венгерский шахматист 60-80-ых вернулся к активной шахматной деятельности. Он любезно ответил на несколько вопросов.
Начало карьеры, и кто оказал наибольшее влияние на Вас?
Родился я в небольшом городке Залаэгерсег на границе со Словенией, тренеров там не было, книг – тоже. Мне просто повезло, что увлекся шахматами и мой младший брат Ференц, его я до сих пор шутя называю моим первым и единственным тренером. Затем я стал сильнейшим венгерским юниором и играл в первенстве мира среди юношей 1954 года, когда Спасский стал чемпионом, я же занял четвертое место. После этого федерация поселила меня на три месяца в Будапеште, где со мной интенсивно занимался известный шахматист и тренер Лайош Асталош. Кроме того, тогда великий Ласло Сабо готовился к турниру претендентов вместе с другим великаном – Гедвоном Барца. Мне даже смотреть только их анализ было величайшим счастьем. Барца сначала работал учителем математики и физики, потом решился стать профессионалом и активно редактировал шахматный журнал. Он был гением коневых окончаний – до сих пор никто не приблизился к нему! И уже через год я играл в первенстве Венгрии, а через два – в составе венгерской сборной на Олимпиаде в Москве. Великого Мароци я уже не застал, но тщательно изучил две его старые книги – о дебютах и о высоких шахматах, до сих пор вспоминаю о них с трепетом. Тогда был еще один великан венгерских шахмат – Пол Бенко, впоследствии тоже ставший претендентом, но уже под звездно-полосатым американским флагом.
А какая главная разница между теперешними великанами и теми “великими стариками”?
Да мы начинали поздно – я в 12 лет, а теперь к этому возрасту уже становятся гроссмейстерами. Но те “старики” – каждый из них был личностью, а теперешние… на мировую десятку наберется на всех пару курсов в университете. О чем они между собой говорят – лучше об этом не писать. Старики понимали шахматы, а молодые лишь копают теорию с Фрицами. (Но и между великими была разница. Ботвинник мне говорил, что они со Смысловым могут сделать один и тот же ход, только Смыслов видел его сразу, а Ботвиннику было нужно 5 минут, чтобы придти к нему.) Сейчас все плохо играют эндшпиль. Эти дураки из ФИДЕ полностью уничтожили эндшпиль – как можно хорошо играть, если на ход дают 30 секунд? А ведь это самая тяжелая часть партии.
Какое Ваше отношение к изучению классики?
А без нее невозможно научиться играть, весь багаж прошлых великанов проще изучить, чем самому доходить до всего – некоторые таланты не стали выдающимися игроками именно из-за пробелов с классикой. Фишер изучил 1000 партий, например Стейница, я же – осилил только 100, вот и разница между нами. Я изучал Рубинштейна, Нимцовича, Ласкера, по-видимому слишком мало Алехина. Да и сейчас – как можно играть испанку не изучив партий Кереса?
Какие были у Вас отношения с той старой элитой?
Я счастлив, что имел хорошие отношения со всеми, даже с конкурентами. С Бронштейном я всегда любил общаться, хотя его скорость речи и специфический диалект доставляли мне проблемы с его пониманием. Очень дружил со Спасским, Кересом и Талем, а Петросян, в бытность чемпионом мира, носил мне чемодан! Было это в Ереване в 1966 году, когда Тигран организовал отличный турнир. Приехали мы в гостиницу “Армения”, а там не работал лифт. Тигран, под удивленные взгляды присутствующих и мои протесты, схватил чемоданы и поскакал на третий этаж. Вот это гостеприимство и демократичность! Где бы нынешние чемпионы конкуренту-другу поднесли чемодан! Приятельские отношения были и с Леонидом Штейном, к сожалению он, в отличие от меня, сильно увлекался азартными играми. На турнире в Мар-дель-Плата в 1965 г. мы пошли по приглашению организаторов в казино, и я крупно выиграл. Но я хотел выиграть шахматный турнир и посчитал, что выигрыш в казино “сглазит” мой шахматный успех. И я сказал Лене:” Сейчас буду ставить все на одну цифру, чтоб избавиться от “нечистых” денег”. Штейн возмутился:” Давай их лучше сюда, я уж как-нибудь найду, как их правильно поставить”. Но и он все спустил.
Кто был самым опасным и неприятным соперником?
Сражу же после юношеского первенства мира им стал Борис Спасский. Мы с ним много играли, даже претендентские матчи – я долго не мог выиграть свою первую партию, это заняло много лет, а потом этот психологический стопор отпал. Играли мы в 60-ых годах матч Лениград-Будапешт в 4 круга. И вот у меня две отложенные со Спасским, одна – выиграна, другая – проиграна. Русские предложили две ничьи, но я категорически был против – надо было выиграть у Спасского. Ясно, что кончилось плохо – проигранную не спас, а выигранную свел вничью! С Фишером мне не удалось победить, но все партии были фантастически интересными, а в двух последних у меня Бобби просто “соскакивал” с крючка! С Каспаровым его сравнивать нельзя – неизвестно, как бы он развивался.
Когда Вы себя почувствовали в мировой элите?
Переломным турниром был супертурнир Блед-1961, где главным судьей был великий Милан Видмар. Там я сыграл средне, но уже в следующем году я стал играть на новом уровне. Затем я выиграл два Мемориала Видмара – что для меня было важным знаком преемственности.
Вас называли венгерским Ботвинником.
Да, я много работал, как и он. Очень много изучал миттельшпильные планы из моих дебютов. Но он был очень точным и организованным, а я был всегда в душе художником, и не мог так организоваться, как великий патриарх. Мне ближе все же Василий Смыслов. Когда я хорошо играю, то чувствую, что у меня фигуры просто живут.
Вы многое внесли в развитие дебюта. Где Ваши разработки были самыми важными?
Я очень много работал с защитой Нимцовича, как за белых, так и за черных. Я был одним из главных разработчиков планов (именно их, а не столько конкретных вариантов) в варианте Паульсена. В возрасте 50 лет я решил возродиться и стал играть с большим успехом вариант Найдорфа.
Вы говорили когда-то, что если бы выбрать сначала, то Вы бы отдали предпочтение музыке перед шахматами. Это в самом деле?
Да вряд ли, хотя такие мысли и приходили – уж очень жестоким бывает шахматный мир. Но все же в шахматах я известная фигура в Венгрии, дружил с самим Яношем Кадаром. А в музыке, может быть, и стал бы солистом Метрополитен Опера, и летал бы на собственном Боинге, а может пришлось бы петь в хоре пенсионеров города Залаэгерсега. Вообще в музыке мне повезло в том смысле, что я начал петь поздно, и мой голос свежий. Молодым же, из-за требований импрессарио, приходится много выступать, и они часто рискуют потерять голос.
Автор Адриан Михальчишин
международный гроссмейстер,
председатель тренерской комиссии ФИДЕ,
почетный друг web-клуба Феникс-64